- Автор: Mary-Ellen
- Бета: Ellfella
- Жанр: фанфик в часах, психоделика, AU, флафф, розовыесопли, драма-драма.
- Пейринг: Гакупо\Кайто, Кайто\Лен, Лен\Мику, Тайто\Лука, Тайто\Хаку, Гакупо\Затсуне Мику, намеками Рин\Гуми и Гакупо\Рин.
- Рейтинг: PG-13
- Размер: 17 Wordовских страничек.
- Предупреждения: ересь и AU, бредбредбред.
- Фандом: Vocaloid.
- От автора: И тут Остапа понесло... что мне сказать в свое оправдание? Мне достаточно трудно думать о невзаимной любви Гакупо, так что для необычных ситуаций пришлось придумать необычную обстановку + я так и не придумала, куда засунуть этот диалог про луну и солнце. В любом случае, заказчик может вполне обоснованно меня ненавидеть за так испоганенную идею, обилие странных пейрингов и кучу побочных сюжетных линий. и еще меня терзают смутные сомнения, что то, что автор очень спешил к 7-ому января, очень сказалось на концовке.
- Заявка: Гакупо/Кайто, намек (или не намек, по желанию автора) на Кайто/Лен. Безответная любовь со стороны первого. Осторожные, но настойчивые ухаживания, попытки Кайто разобраться в себе.
- Саммари: В стране Чудес наступает зима, и Алиса исчезает. С Алисой исчезает безумие у обитателей Вандерланда. Гакупо признает Кайто в любви, Кайто его отвергает, а дальше начинается какой-то психодел. фанфик о том, что было после судьбоносного разговора, а не о разговоре, если что.
- И кагбе памяткаДля тех, кто не понял, кто есть кто:
Камуи Гакупо - Шляпник;
Шион Кайто - Чеширский Кот;
Шион Тайто - Валет;
Йоване Хаку - Герцогиня;
Кагамине Лен - Белый Кролик;
Кагамине Рин - Соня;
Гуми - Мартовский Заяц;
Мегурине Лука - Червоная Королева;
Хатсуне Мику - Алиса;
Затсуне Мику - Черная Королева.
Люби не то, что хочется любить,
А то, что можешь, то, чем обладаешь.
Гораций
А то, что можешь, то, чем обладаешь.
Гораций
читать дальшеВ Стране Чудес часто выпадает снег. Первый, второй, третий… четвертый остается лежать, укутав пушистым пледом белые аккуратные домики, королевский дворец и дремлющий лес.
Госпожа Скука приходит вслед за снегом, потерянно улыбаясь, шурша белоснежным платьем.
Королева скучает и выгоняет всех из дворца, Шляпник больше не пьет чай со сладостями, а Герцогиня больше не приходит на крикет.
Зимой Страна Чудес живет настоящей жизнью. С лиц спадают фарфоровые маски безумия, и никто больше не должен играть приевшуюся роль. Алиса в последний раз улыбается своей ядовитой улыбкой; в последний раз улыбается своему Шляпнику, прежде чем исчезнуть за поворотом – до далекой весны.
Алиса исчезает. Страна Чудес оживает.
4 декабря.
19:48.
Усадьба Шляпника спрятана в самой лесной глуши, уютно закутанная в белые снега. Терраса засыпана холодным снегом, а в чашках замерз чай, иней серебрится на фарфоровых чайничках и сахарницах, сплетается в причудливые узоры. Снегири сидят на спинке высокого плетеного кресла, трогательно распушив перья.
Вечером здесь слышно, как в доме играет музыкальная шкатулка, раз за разом выводя свой отрывок музыки. Когда идет снег, то дом больше смахивает на рождественскую открытку, для полного счастья не хватает только оленей и наряженной елки.
Чеширский кот зябко кутается в короткое полупальто, дышит на озябшие руки. От зимы и холода никуда не исчезнуть, никак не спрятаться. На волосах – снежинки, и на ресницах, стало быть, тоже.
Окно у Гакупо покрыто романтическими ледяными узорами, целомудренно прикрыто с боков тяжелыми бархатными гардинами, и видно, как тепло и весело пляшет огонек в камине.
Глупость, какая же глупость. Заявляться так неожиданно, особенно после того, что было две недели назад… особенно после того, как картинно на нем висела Алиса… особенно если учесть, как к нему относится Мартовский Заяц… особенно после того…
Кайто прислоняется к холодной стене, исчезает.
Может быть, он зайдет в другой раз.
23.56
Он снова просыпается от собственного немого крика. Снова кусает губы – сильно, остервенело, до крови, пока по лицу не потечет теплая с металлическим привкусом кровь. Снова сжимает кулаки с такой силой, что на ладонях остаются алые, медленно заживающие полумесяцы ранок.
Гакупо снова замечает, что руки у него снова трясутся, и как сквозь бинты на руках проступают алые пятна.
Там, во сне, любимый человек бинтовал ему руки, и говорил что-то теплое, и о чем-то просил. Во сне Человек зарывался холодными пальцами в его волосы и тихо смеялся, а Гакупо дремал, положив голову ему на колени.
Невыносимо. Как же больно, когда мир выцветает.
Но это пройдёт, он уверен. Когда-нибудь (через много-много лет), где-нибудь (далеко-далеко отсюда). Затянутся порезы, все забудется, вернутся краски мира, и Госпожа Меланхолия уснет в своем ледяном королевстве на том конце света.
Часы бьют полночь, и Гакупо снова пьет снотворное.
5 декабря.
05.24 Особняк Герцогини.
В сухой темноте как-то особенно отчетливо слышен скрежет когтей по стеклу. Мерзкий, въедливый звук. Как-то особенно ясно слышен скрип открываемого окна.
Сладкие, слишком сладкие всхлипы, поцелуи, и растрепавшиеся солнечно-желтые волосы. Лену не нравится, совсем не нравится, но разве Коту можно отказать? Кайто не спрашивает – он уже относится как к собственности.
Хочется бежать, кричать, плакать, но разве можно? Разве можно вырваться из таких сильных рук? Не смотреть в ярко-синие глаза с вертикальными зрачками? Не поддаться гипнозу сладких путаных слов-обещаний?
- Солнце… мое солнце, - шепчет Кайто, собственнически взяв Лена двумя пальцами за подбородок, и расстегивает рубашку на нем холодными длинными пальцами. В его руках Лен бьется пойманной рыбкой, но разве убежишь?..
С оглушительным грохотом открывается тяжелая дубовая дверь, слепит глаза теплый огонек свечи.
- Снова ты, похотливое животное? – тихо, опасно спрашивает Герцогиня, прищуривая холодные красные глаза. – Сколько можно тревожить моего Кролика?
Кот ядовито шипит, выпускает острые когти.
Герцогиня сжимает в руке изящный кинжал, хмурится.
От взгляда Герцогини у Кролика внутренности в узел скручиваются. Коту, наверное, тоже страшно, Кайто шипит, последний раз грубо целует Лена – уже не из любви, а чтоб досадить Герцогине - и исчезает.
- Бездомный трусливый кот, - шепчет Хаку, роняет кинжал. – Он же знает, что ты его не любишь!
- Прошу… прощу прощения, м... моя госпожа, - лепечет Лен, стыдливо, торопливо застегивая рубашку на груди.
- Не извиняйся, не за что, - коротко бросает девушка, обхватывает руками плечи – из открытого окна дует, колючий ветер зло бросает в комнату пригоршню снежинок. Лен замечает, что, несмотря на позднее (раннее?) время, Герцогиня в парчовом зимнем платье – вчера вечером она ездила в королевский дворец.
- Вас все еще мучает бессонница? – спрашивает Лен, осмелев.
- Не важно, - устало бросает Хаку, удаляясь по коридору в свои покои. На стенах причудливо переплетаются теплый персиковый свет и темно-лиловые тени.
05.56 Королевская вилла.
Он заснул на крыльце летней королевской виллы, свернувшись клубком, обхватив колени замерзшими руками. Теплее не стало, но здесь не свирепствовал голодный ветер, и снег больше не сыпался в короткие рукава.
В общем-то, он и так знал, что Лен его не любит. Кролик любит Алису, и этим все сказано. Алиса, впрочем, Кролика тоже не любит, она любит Шляпника. А вот Шляпник…
Черт. Заколдованный круг какой-то. Пока не пришла Алиса, никто никого не любил, и все жили счастливо. Алиса принесла с собой что-то «человеческое», и это «человеческое» разрастается, проникает в них, выдуманных героев, и разрушает гармонию Страны Чудес, ну и выдуманных героев заодно. По крайней мере, Кайто видел это именно так.
От холода его трясет, от холода кончики волос покрываются нежной изморозью, а рук он уже давно не чувствует. Хочется выть на замерзшую луну, хочется загрызть кого-нибудь (Герцогиню, например), хочется потом с окровавленной мордой бежать по черно-белому лесу, скрестись в дверь перепуганным крестьянам… почему он не родился волком?
Раньше, до Алисы, он бы без раздумий пошел к Шляпнику, залез в его дом и абсолютно спокойно провел бы там всю зиму. А сейчас смотреть на него нет сил, настолько Шляпник выглядит… мертвым, вот подходящее слово.
Кайто проваливается в тяжелую, муторную, ледяную полудрему, и ему почти ничего не снится.
Только весенние ирисы.
07.09 Усадьба Шляпника
Сестра улыбается – тепло, радостно. Бежит по коридору – так весело, так по-детски. Заплетает пронзительно-зеленые волосы в два немудреных хвостика, напевает какую-то забавную песенку. Единственное яркое пятно в мутной череде серых дней.
Она все видит – и тусклые глаза, и снотворное на столике. Умничка, она не спрашивает, не ругает, не упрекает – просто по-детски непосредственно обнимает своего брата, шепчет что-то неразборчиво-утешительное, улыбается.
Она знает, что делать. Глупые взрослые, ничего не понимаете, даже думать не хотите, как лечится затяжная меланхолия. У детей никогда не бывает проблем с разбитыми сердцами, неразделенными чувствами, безответными любовями (любвями?) и прочей чепухой.
Ей ничего не стоит превратить вымученную улыбку Шляпника в веселую, прояснить потускневший взгляд.
Может, впервые за зиму музыкальная шкатулка звучит так звонко, так радостно. Гуми нравится смотреть, как по вечерам Гакупо заплетает длинные волосы в косу, как он делает эти свои бесконечные шляпы или чинит старинную шкатулку.
Ей всего четырнадцать, она сущий ребенок. Она спит слишком крепко, чтобы слышать, как Шляпник просыпается от собственного крика.
07.45 Королевский дворец
Она всегда приходит к нему в это время. Без пятнадцати восемь, каждое воскресенье. Королева приходит к своему Валету неслышно, практически незримо вплывает в его комнату. Обычно жестокая и надменная, она приходит, такая приторно-нежная и одинокая. Она не спрашивает, можно ли, любима ли – она и так знает. Будто не замечает, что губы ее верного Валета шепчут не ее имя. Должна ли Королева обращать внимание на мелочи?
Невесомо задевает бесконечные бинты, кончиками пальцев касается невидящего глаза. Тайто знает – она его не любит, ей просто надо побыть любимой хоть кем-нибудь. Желанной. Пятнадцать минут иллюзии, пятнадцать минут сахарно-приторной, ненастоящей любви – можно ли осуждать Королеву за такую ничтожную прихоть?
Лука нежно улыбается, стискивая в руках изящный ножик.
Когда она уходит, оставив после себе неуловимый аромат холодных роз, на теле Тайто кровоточат новые порезы.
12.23 Усадьба Шляпника
Сестра кормит трогательно-пушистых снегирей и синиц пирожными, бросает в воздух пригоршни искрящегося снега. Она целует брата на прощание, улыбается, прячет зябнущие руки в изящную муфточку. Сегодня она едет в город, купит сладостей и милых безделушек, сегодня устроит посиделки с Соней, сегодня она звана к Королеве на чаепитие… Гуми запрыгивает к брату на руки и доверительно шепчет:
- Ты только не грусти без меня и не вздумай читать свои суицидальные книги! Я вернусь вечером, и только попробуй встретить меня с кислой миной!
Весело прыгает на очищенную от снега дорожку – задорно цокают маленькие каблучки – и бежит к карете, не дожидаясь, пока пожилая нянечка скажет свое кудахтающее: «Душенька, поторапливайтесь!».
Шляпник улыбается ей вслед.
12.36 Дорога сквозь Темный Лес (что соединяет королевские владения с несколькими деревнями, усадьбой Шляпника и особняком Герцогини)
Заставлял себя идти, несмотря на чертово обморожение (а он был уверен, что его тело представляет собой одно большое обморожение). Вот так. На самом деле неизвестно, как ко всему этому отнесется драгоценная сестра Гакупо (чтоб ей там чихалось), но уж лучше выслушать тысячи быстрых горьких упреков, чем окоченеть под дверью королевского особняка. Что тогда слуги будут делать с трупом?
"Выкинут, конечно. Тоже мне, ценность - кошачий трупик", - холодная колючая мысль.
Солнце слепит глаза, и невыносимо хочется спать. Закрыть глаза, упасть в мягкий сугроб… но нельзя, совсем нельзя, Кайто знает, если заснешь – уже никогда не проснешься, и голодные волки с тоскливыми желтыми глазами знатно поужинают.
Поужинают… даже есть захотелось. Когда он ел в последний раз? Холодное печенье этим утром считается? Гипотетически, в голодный обморок он не свалится… не должен… по идее. Не умрет же он.
Не может. Так. Глупо. Умереть же. Ведь правда?
16.47. Шале Сони.
- Не удастся тебе вернуться домой, - говорит Соня. Веско добавляет: – Буря. И, мне кажется, надолго. Останешься у меня.
- Значит, уеду завтра, - покладисто говорит Гуми, проводя рукой по крышке старого пианино.
- Это если тебе повезет и дорогу не завалит. А то бывает, у нас в Синих Горах постоянно лавины и обвалы… Утром пошлешь Шляпнику письмо с голубем.
Соня говорит тихо, неторопливо. Соня держит ее за руку – и, кажется, только это мешает Гуми выбежать из домика, сесть на первую попавшуюся лошадь и бежать, бежать в Темный Лес, к усадьбе. Она же обещала, что вернется. Соня говорит, говорит, будто не замечая светлого страха в глазах подруги. Соня прикрывает золотые глаза и снова что-то мурлычет, о чем-то рассказывает.
Рин и сама знает, что мучит Гуми. Но все, что она может сделать – это говорить мягкое, нежное, теплое, успокаивающее, утешающее. Соня, вообще-то, и так отлично знает, что тревожит сестру Шляпника.
- Не волнуйся, все-таки он не дурак. Он дождется тебя, и вообще, вряд ли он волнуется. Логично, что ты не приедешь. А про Кота он и так забудет, и не так уж сильно его это, я так думаю, задело.
Рин знает, что говорит отборную чепуху, что все совсем не так. Знает она, что Гуми ее все равно не слушает. Когда Рин останавливается, чтобы вдохнуть, Гуми только вздыхает:
- Ты его просто не видела. Когда я приехала, он был совсем как привидение. Так из-за этого паршивого Кота... страдал, вот. Я уж думала, что с ума сошел, такой тихий душевнобольной, понимаешь? Понимаешь, конечно. И я уже почти разобралась, что делать, как эта буря. А вдруг она разрушит все то, что я сделала? А вдруг придет этот наглый Кот – ты же знаешь, он так любит всех мучить и над всеми издеваться, отвратительное животное. Между прочим, до сих пор лезет к Кролику, хотя Кролику он совсем не нужен.
Соня улыбается беспомощно, Соня говорит:
- Шляпник и сам справится, я верю, - мурлычет. Тонкими ручками откидывает крышку своего милого пианино. - Ты же умеешь играть на пианино в четыре руки?
Гуми улыбается и кивает. Она, наверное, тоже верит, что все будет хорошо.
Лезущие в голову чернильно-черные мысли она старается отгонять.
18.37 Усадьба Шляпника
Несмотря на то, что на улице воет оголодавший ветер, что в окно обреченно стучится замерзшая черешня, что шелестит ветер… все равно почему-то кажется, будто Гакупо слышит – слабые шаги, прерывистое дыхание.
Несмотря на бесконечную сине-белую пелену, кажется, что он видит – и обреченную полуулыбку, и полуприкрытые синие глаза с вертикальными зрачками, и трепещущий на ветру синий шарф.
Глупо, конечно. Всего лишь фантомы, не иначе. Не до конца ушедшее после Алисы безумие. Вероятно, пройдет. Или не пройдет, но все лучше, чем те психоделические образы, которыми страдает вся Страна Чудес во время Алисы.
Сестренка, наверное, сейчас волнуется, а Сонечка ее успокаивает. Дети так волнуются из-за пустяков… боже-боже… хотя взрослые мало чем от них отличаются.
Даже если закрыть глаза, все равно видишь – посиневшие пальцы, сугробы в человеческий рост, длинный синий шарф. Слышишь, как тело падает на равнодушный белый снег, стеклянный истерический смех. Невыносимо, просто невыносимо.
22. 29 Особняк Герцогини.
Быстро, бесшумно скользнуть по скрипучей лестнице, придерживая тяжелую юбку, оглянуться – и бегом, через гостиную, столовую, кухню, к черному входу. Толкнуть тяжелую дверь – просто чувствуешь, как поддается теплое дерево. Из темного проема дышит свежим, холодным.
Она выходит на немудрящее – в три ступеньки – крылечко, зябко ежится. Сытый ветер холодным клубком сворачивается у ее ног, лениво кусается сквозь тяжелый подол, нижние юбки, ажурные чулки, атласные туфельки. Из темного леса веет опасностью и ожиданием.
Слышится – снег скрипит. Цепляется за кусты барбариса фиолетовый плащ.
Быстро сбежать с крыльца, увязая в сугробах, теряя равновесие – бежать, туда, навстречу, и неважно, что в туфли забивается равнодушный снег, что она по пояс проваливается в сугробы.
Издалека увидеть знакомое лицо, знакомый плащ, знакомые волочащиеся по снегу бесконечные бинты – боже, какое же это счастье.
Спустя минуту или две, а может, и бесконечность – услышать знакомый голос:
- Как глупо.
Руки – теплые почему-то – с такой легкостью поднимающие Герцогиню. Неуместная мысль «Платье, вообще-то, очень тяжелое, и как поднять удалось?»
- Незачем мне больная возлюбленная. Если хочешь знать.
И от этих слов – холодных вроде бы – так тепло внутри становится, и не было будто никогда снега, льда, ветра, темного неба, страшного леса, тяжелого платья, Королевы и бесконечного ожидания.
Зарываясь носом в растрепанные, пахнущие кровью и пряностями волосы, Хаку практически счастлива.
Валет, наверное, тоже.
6 декабря
08.28 Шале Сони
Гуми просыпается легко, спокойно – без всяких там блужданий между сном и явью, без желания еще поваляться. Рядом, частично перебравшись на ее подушку, блаженно посапывала Соня, подложив руку под щеку. В волосах ее играли солнечные зайчики, дивно сочетаясь с зайчиками на ночнушке.
Окно прикрыто полупрозрачными занавесочками, и видно, как снаружи искрится снег – аж глазам больно.
Значит, все-таки?.. И сегодня – домой, так?
Рин жмурится от яркого света, трет маленькими ладошками заспанные глаза.
- И ничего страшного не случилось, правда? – мягко улыбается она.
- Пока что, - Гуми делает скорбную мину и страшные глаза, хихикает в кулак.
В комнату входит пожилая няня с добрыми морщинками вокруг глаз, певуче говорит, что Гуми придется остаться еще на неопределенное время – дорогу занесло так, что ни пройти, ни проехать нет никакой мочи-возможности.
Гуми вроде бы даже и начинает волноваться, но на плечо мягко опускается теплая ладошка, и Соня так безмятежно улыбается, и солнышко так светит, и солнечные зайчики на теплом деревянном паркете, и от нянечки пахнет корицей и сдобой… как тут тревожиться? Только и остается, что радостно улыбаться.
19.42 Усадьба Шляпника.
На грани забытья и реальности, на самом деле, видится всякая фантастическая фигня, чтоб вы знали. Кайто успел увидеть Лимб, все круги ада, чистилище, рай, далекие звезды, недалекое будущее и свою бабушку, которую, вообще-то, никогда не видел.
Когда он открыл глаза, то почему-то увидел только какие-то деревянные столбики и много фиолетового бархата. Оставалось решить, на этом он или на том свете.
У кошек девять жизней, три из них он уже использовал, следовательно, это «этот» свет, а не чистилище. Но к чему эти языческие столбики?
Тело неприятно ломило и дико хотелось пить, но сейчас он даже счастлив был это чувствовать. Значит, еще жив. Значит, не стал привидением, как это стало с его предшественником. Глаза медленно обретали прежнюю зоркость (поначалу-то все казалось странно размытым), из ушей постепенно исчезала вата, а из головы высыпался раскаленный песок и осколки стекла. Кошачьи чувства понемногу возвращались в норму. Что не могло не радовать. Кайто опасливо – сначала, как бы там, в его теле, чего не сломалось, - а затем с наслаждением потянулся. Жизнь из «фиговой» понемногу становилась «офигительной».
На этой мажорной ноте он почему-то не придумал, что делать, так что по-простому свернулся калачиком и заснул, ощущая себя донельзя глупым, но невероятно счастливым котом.
«На самом деле не так уж много нужно для счастья, - думал он в сладкой полудреме. – Всего-то теплая кровать после холодного леса».
20.30
- Удивительно, удивительно, - продолжал удивляться низенький человечек, то и дело поднося руки к лицу. – Нет, ну это просто ни в какие рамки не вписывается. Обморожения второй и третьей степени, второй и третьей! Истощение! Не слишком значительное, но все же… да и просто оказаться на морозе больше чем на два дня… и спустя сутки – такое восстановление. Это невозможно, это просто, просто… - он замахал правой рукой, помогая себе найти более подходящее слово.
- Удивительно, - слегка улыбается Шляпник.
- Именно! В общем, что могу сказать. Тут даже лечения не надо! Уже не надо, что за странный метаболизм, боже-боже… удивительно… в общем, моя помощь больше не нужна, наш, так сказать, пациент уже не нуждается в лечении, выспится – и все, и ничего не надо. Чудно, чудно, ничего не скажешь.
- Можешь идти, - устало кивает на дверь Шляпник. Врач, конечно, хороший – и в смысле врач, и в смысле человек – но его причитания быстро надоедают.
7 декабря
09.37 Особняк Герцогини
Она не хочет просыпаться, открывать глаза. Она знает, что именно должна увидеть, поэтому нет смысла открывать глаза раньше положенного. Не надо расстраиваться раньше времени, это вредно. Да-да, не надо волноваться, и вообще, чего ты боишься, глупая, слабая женщина… к тебе пришли, тебя любили, так чего тебе еще надо, псевдонесчастное существо?
И все равно, открывать глаза, видеть пустую комнату и бело-розовые бинты на полу, вот так просто просыпаться в одиночестве после головокружительного счастья – это так… страшно? Жестоко? Плохо? Отвратительно? Пусто? Мертво – вот оно, правильное слово.
Она обреченно натягивает одеяло до самого носа и тяжко вздыхает. Ах, Валет, за что ж нам все это, так и будем всю жизнь, как влюбленные глупые подростки, а вроде бы взрослые серьезные люди, господи…
- Если хочешь знать. У тебя на лице уже подушка пропечаталась. Сколько же можно спать, глупая женщина?
- Ва-а-а-алет… - Хаку перекатывается головой по высокой подушке. На вкус это слово сладкое, как мед, и холодное-холодное. Вкусно его говорить – как вареник есть, или мороженое, или еще там что-нибудь.
- То есть как Валет?! – Хаку резко открывает глаза – глаза слепит, рывком садится на кровати, - голова кружится. – То есть здесь? Как? Совсем осторожность потерял?! Хочешь остаться без второго глаза?! Ты же должен был вернуться, Тайто! Ведь если заметит, эта… она… то есть…
Говорит громко, глотая слоги и буквы, захлебываясь беспокойством и страхом.
- Тихо, женщина. Вчера был дан приказ – найти Шляпника и озвучить приказ Ее Величества. От Дворца до усадьбы Шляпника два дня пути.
- А кто лучше тебя знает короткие пути и тайные тропы, - мгновенно успокоившись, Герцогиня мирно плюхается на подушку, но, вспоминая об отметинах на лице, тут же снова садится. – И что снова должен сделать наш драгоценный придворный убийца? Унять Брандашмыга? Убить Бармаглота? Сделать суп из Квази? Ощипать Грифона? Отравить Червоного Короля? Что ей еще могло прийти в голову?
- Провести Алису в Зазеркалье. Алиса сама никуда не идет, ее надо провести.
- Избалованная девчонка, залог существования обоих государств… все мы марионетки в ее руках, - горько осознаватьк это, но это правда.
- Тебя это волнует? Хочешь поговорить об этом?
- Не слишком… Ну то есть волнует и по-своему раздражает… то есть нет. Или, может, да…
- Определись с этим. Не люблю слушать бессвязный бред.
Хаку только улыбается. Что бы этот не говорил, не может стереть с лица явной блаженной улыбки.
Он, конечно, злюка. Но она бы его не променяла ни на каких добрячков.
10.39 Усадьба Шляпника
Из полудремы его вырывает сначала звук отворившейся двери, а затем что-то блаженно-ледяное на лбу. Открывая глаза, он точно знает, что это блаженное что-то ему не совсем понравится. Предчувствие такое, понимаете.
Оказалось - рука. Рука Шляпника. Кайто всегда считал, что руки у людей... ну, теплые, ведь там все почти как у кошек - циркуляция крови, какие-то клетки и куча других наполнителей, которое это тепло и генерируют. Гомеостаз, знаете? Ну вот. Не может же рука быть ну просто ледяной.
"Фигово", - констатирует Кайто, глядя на Шляпника. "Твою мать, скажи мне, что тебе просто нравится притворяться таким больным".
- Температура, - хриплым голосом констатирует Шляпник.
Кайто на эту температуру, вообще-то, и наплевать. Он к ней привычный, что уж там. Кайто дико хочет сказать Гакупо "Боже, когда ты себя последний раз в зеркале видел", хочет спросить "Ты хоть знаешь, как паршиво выглядишь?", хочет позвонить в скорую, психушку и пожарную (если бы у них изобрели телефон, он бы так и сделал, но телефоны есть только у людей, а жаль).
Вместо этого он просит:
- Расскажи мне. О том, как ты меня нашел.
Гакупо лишь смотрит на серое небо за стеклом - мол, зачем тебе знать, меньше знаешь - крепче спишь и все такое, - и как-то отрешенно информирует:
- Ты дошел до дороги к моей усадьбе, а там тебя нашел Брандашмыг.
Кайто аж передергивает - вот уж что он ненавидит почище сестры Шляпника, так это собаку Шляпника. Огромная слюнявая псина без капли мозгов, ужас.
Перед глазами замелькали размытые образы, голова немного закружилась - вот что обычно происходит, когда видишь чужие мысли. Достаточно неуправляемая способность, доставшаяся Кайто от предыдущего Кота, работает стихийно, причем в обе стороны, то есть как Кайто может видеть мысли, так и окружающие могут видеть его мысли.
В голове у Шляпника был почти первозданный хаос, даже не оформленный в образы или слова. Какое-то нагромождение противоречивых чувств, мимолетных впечатлений и тусклых воспоминаний.
Ага, вот оно. Кайто прикрыл глаза, всматриваясь в череду образов.
Далекий вой волков, отчаянное скуление Брандашмыга, который так стремится вперед, так отчаянно пытается освободиться от поводка, что, кажется, сейчас вырвет руку по самое плечо. Фиолетовая прядь на колючем кусте барбариса. Волчья тропа с россыпью следов, белая муть перед глазами. Отчаяние, когда не знаешь, что искать, что делать, но есть уверенность, что ищешь что-то очень важное.
"Это меня так Брандашмыг нашел, да?" - горько думает Кайто, когда где-то вдалеке слышит колокольчики, конское ржание и хруст снега под копытами.
Со двора слышен девичий смех и оханье старой нянюшки.
- Что это? - удивляется Кайто.
- Сестра вернулась, - улыбается Гакупо, вставая и выходя из комнаты.
Даже легко поклониться ему не забыл, зараза.
14.26 Особняк Герцогини
Герцогиня легко касается губами незрячего глаза, длинными холеными пальцами перебирает короткие фиолетовые волосы. Валет открывает окно, отпускает маленького белого голубка. Уже к вечеру голубь принесет Шляпнику приказ, и никуда не надо идти, не надо терять время.
Кролик, стоя за дверью, слышит все – и приглушенный смех, и шепот Герцогини, и шорох ее платья, и какие-то отрывистые слова Валета.
Подглядывать, подслушивать нехорошо, и завидовать – тоже. Ничего полезного не узнаешь и не сделаешь, только расстроишься зря. Спускаясь по лестнице, Лен чувствует, как зависть свернулась колючим клубком где-то в районе груди.
Кролик любил свою госпожу – как сын любит мать, вот именно так. Он должен был радоваться, что она счастлива, что сейчас с ней любимый человек, что она больше не такая грустная, что… должен радоваться, вот. Но не радуется, боже-боже, какой же он отвратительный слуга.
Кролик скучал по Алисе, очень. Алиса его не любила, но он любил ее – так ласково, так нежно, так безнадежно, так искренне, не ожидая взаимности, что, по идее, был счастлив просто видеть ее – пусть и с другим. Алиса любила Шляпника, Алиса с ним была счастлива – Кролик был счастлив вместе с ней.
А сейчас Алисы нет, она должна идти в Зазеркалье, и не будет Алисы, его милой Алисы, до самой поздней весны не будет ее, пока не распустятся весенние ирисы.
Кролик смутно надеялся, что любовь Алисы расцветет вместе с цветами.
16.15 Усадьба Шляпника
Музыкальная шкатулка стара настолько, что, кажется, тронь неосторожно – рассыплется в пыль. Она ломается с периодичностью раз в два дня, и раз в два дня Шляпник все равно ее чинит, поэтому каждый день по вечерам в доме Шляпника слышна одна и та же мелодия без названия.
- Тебе не надоедает ее постоянно исправлять? – спрашивает Кот, упершись подбородком в скрещенные на столе руки. – Год назад ты так же чинил ее изо дня в день.
- Из года в год ты спрашиваешь это у меня. Нет, не надоедает.
Кайто любит смотреть, как Шляпник что-то делает – свои бесконечные шляпы, фигурки животных из слоновой кости... да хоть бы и чинит эту развалюху-шкатулку, например.
- Сколько ей вообще лет? – нет, на самом деле ему ни капельки не интересно, но надо как-то поддержать разговор.
- Четырнадцать лет.
«Прямо как этому чудовищу Зайцу», - отрешенно думает Кайто. На лестнице слышны легкие шаги, и спустя минуту в комнату входит Гуми. Обжигает Кайто своими глазищами неестественно-зеленого цвета, но берет себя в руки, улыбается:
- Братик, тебе письмо пришло. С голубем.
Подает письмо – Кайто аж мысленно перекашивает при виде зеленых ногтей. Шляпник иронично улыбается, когда читает.
- Снова от Королевы? – спрашивает сестра, теребя подол домашнего платья.
- Да. Представь себе, мне даже никого не придется убивать.
- Королева сегодня какая-то добрая, - закатывает глаза Кайто.
- А что надо делать? – Гуми пытается уничтожить Кота мимолетным злым взглядом. У нее даже немного получается.
- Провести Алису в Зазеркалье.
- Ммм… это долго, - протягивает сестра. – Целых три дня туда-обратно ползти.
- С каких это пор три дня стали для тебя долгим сроком? – спрашивает Шляпник, впрочем, зная, какой ответ он услышит.
Гуми зло смотрит на Чеширского Кота, шипит:
- С тех пор, как я должна жить с этим убо… Котом.
- Я тоже не испытываю удовольствия от того, что живу с тобой, малявка, - в этой ситуации Кайто просто не может молчать.
Шляпник молча чинит шкатулку. На самом деле он уже привык к их перебранкам, у них такое каждой зимой. Сезонное обострение вкупе с авитаминозом.
Интересно, Алиса будет прежняя или новая?
17.28
Какие же, на самом деле, отвратительные существа – женщины. Королева, Герцогиня, Мартовский Заяц, Алиса… только Соня более-менее нормальная, да и то потому, что из дома не выходит.
Мило улыбаясь, Гуми изо всех сил толкает упрямую дверь, с каким-то садистским удовлетворением чувствуя, как Кот давится вдохом. Да, получить дубовой дверью по руке – это действительно больно. Хихикая в кулак, Гуми бесшумно бежит к лестнице – только слышен стук изящных каблучков по паркету.
«Шляпник, ты все еще веришь в милую и нежную сестричку? Да это какая-то избалованная фурия», - Кайто шипит, рассматривая внушительных размеров синяк на тыльной стороне ладони. Прижимая руку к блаженно холодному оконному стеклу, Кайто проклинает Шляпника, Гуми, чертова Амура, а пуще всего – отвратительную, мерзкую Алису, словно чуму, занесшую в Страну Чудес человеческие чувства. Ведь не будь этой бесполезной любви – не было бы всего этого, не было бы ненависти во взгляде Гуми, не было бы выцветших глаз Шляпника, мстительной Королевы и несчастной Герцогини, и все бы счастливо пили чай, радуясь мелочам жизни вроде клубнички в куске пирога или там цветущим яблоням. Идиллия. Но ведь нет, вместо этого сплошные неразделенные чувства, разочарования и ненависть.
Задумавшись, Кайто брел наугад по огромному особняку, пока не наткнулся на самого Шляпника. В полутемной библиотеке, где погасла половина свечей, Кот как-то не сразу его и заметил. А уж опознал исключительно по непотребно длинным фиолетовым волосам.
В библиотеке пахло как-то странно – будто приторно-мятный дым, что ли. Такой дурманящий аромат.
- С каких это пор ты начал курить опиум? – зло прищуривает глаза Кайто, замечая в руке у Гакупо изящный мундштук красного дерева.
Шляпник рассеянно смотрит затуманенными глазами на причудливые вензеля ядовитого дыма. Говорит как-то отстраненно, надтреснутым голосом:
- Две недели.
«Твою мать», - думает Кайто. «Совсем с дуба рухнул». Увы, думать изящными фразами что-то сегодня не получается. «Чертовы аристократы, со своей любовью сами себя в гроб загоняют. Что Валет, что Герцогиня, что Шляпник…»
Дико хотелось сломать чертов мундштук, приложить Гакупо головой об стол и высыпать чертов наркотик в окно. То-то птичкам весело будет.
Впрочем, это не понадобилось. Происходящее напоминало дурной сон. Стук упавшего на пол мундштука прозвучал как-то… ну, пугающе. Прямо как стук гильотины. Кайто никогда не отличался трусостью или там мнительностью, но то, что он увидел, повергло его в настоящий шок.
- Твою мать. Оказывается, «видеть насквозь» - это не фигура речи.
Сквозь Гакупо Кайто видел каждую книжечку на стеллаже, каждую чертову буковку в названии. Кайто, конечно, слышал популярную легенду о том, что, если жители Страны Чудес долго находятся в состоянии беспросветной депрессии, то могут превратиться в привидений. Но кто, признайтесь, придаст досужей выдумке какое-то значение?
Как оказалось, Страна Чудес на то и Страна Чудес, чтобы даже досужие выдумки в ней были реальностью. А в том, что выдумка стала реальностью, виноват именно Кайто, не так ли?
Шляпник грустно смотрит словно бы сквозь Кайто, прикрывает фиолетовые глаза. Что-то говорит – Кайто уверен, это что-то успокаивающее, черт бы тебя, Гакупо, побрал, - но живые никогда не услышат духов, увы.
Рука проходит сквозь фиолетовые волосы – и никакого тепла, никакого холода не чувствует, ни-че-го. Отвратительно, просто ужасно, Кайто прямо чувствует, как внутри его что-то острое крошится, просто физически больно. Шляпник иронично улыбается, проходит сквозь Кайто.
О боги, Кайто бы все отдал, лишь бы снова услышать знакомый насмешливый голос.
Наверное, сегодня у богов хорошее настроение. Вдоволь насладившись неповторимым букетом отчаяния, недоумения и чувства вины, Кайто слышит:
- …это иногда происходит. Вот уже неделю.
Кайто видит, как Шляпник привычным движением поправляет непослушную – но, о счастье, материальную, не призрачную, - прядь, выбившуюся из высокого хвоста.
«Чертов спокойный идиот… Как будто не он в один прекрасный день так и останется привидением и исчезнет вместе с воспоминаниями», - думает Кайто.
Шляпник уехал по королевскому поручению этим же вечером, оставив Чеширского Кота терзаться чувством вины и размышлять о том, можно ли любить из жалости.
20.37 Шале Сони.
Соня, не думая о приличиях, со счастливым возгласом (что-то среднее между «Шляпник!» и «Я так соскучилась!») вешается Гакупо на шею, зарываясь лицом в сиреневые волосы и пушистый черный шарф, обвивая крохотными ручками шею.
- Ты как всегда до утра, да? В Зазеркалье едешь, да? Я так ждала!.. Ты же на обратном пути снова приедешь?..
Шляпник улыбается, слушая сбивчивые вопросы, обрывочные восклицания. Соня любит Шляпника, любит как брата, и это, надо сказать, абсолютно взаимно.
- Госпожа, прикажете готовить комнату? – деликатно спрашивает пожилой слуга.
Рин крепче сжимает шею Гакупо, зло сверкает глазами, будто бы старичок хочет отобрать ее Шляпника:
- Не вздумай. Он будет спать у меня.
- Ты снова выставляешь меня педофилом, - ворчит Шляпник, развязывая длинный-длинный черный шарф.
- Смотрю, ты от этого комплекса все не избавишься, - надувает губки Соня, делает вид, что обижается. – Ты говоришь это уже в девятнадцатый раз.
- Значит, двадцатый будет, когда я приеду на обратном пути.
- Прямо юбилей, - смеется Соня.
21.05
Она наматывает на тонкие пальчики фиолетовые пряди. Невесомо касается век по-детски пухлыми губками. Обвивает шею тоненькими ручками. Соня может видеть чужие сны, но, увы, не может избавить никого от кошмаров.
«Что за бесполезная способность», - думает она, когда призрачная прядь вновь проходит сквозь ее руку, спустя мгновение снова становясь вполне материальной. Рин кладет голову Гакупо на плечо – слышит стук его сердца. Скорее бы вырасти, тогда она сможет и менять чужие сны…
Шляпник спит неспокойно. В полумраке спальни Рин видит, как он давится воздухом, как дрожат сиреневые ресницы, как на шее вздуваются вены. Тронь ногтем – кровь хлынет, наверное.
Чертов Чеширский Кот, да? Гуми говорила об этом. Вроде.
От собственного бессилия аж тошно. Что за злая шутка Страны Чудес – дать интересную, но при этом абсолютно бесполезную способность. Даже плакать хочется, однако плакать нельзя – Соня же уже взрослая, так ведь? Взрослым плакать не к лицу, вот.
Ничего ей не остается, как гладить Шляпника по волосам, что за бесполезный ребенок, в самом деле.
21.58 Усадьба Шляпника
Вот уже второй час Кайто сидел на чертовом кресле в чертовой библиотеке. Размышлял.
Любить из жалости – нехорошо. С одной стороны. С другой стороны – когда прежде не слишком сентиментальный Шляпник становится привидением… Есть над чем задуматься, вот что.
Вот уже целый час Кайто смотрел на показавшиеся ему судьбоносными строки из Горация, понимая, что здесь явно кроется какой-то намек.
Люби не то, что хочется любить,
А то, что можешь, то, чем обладаешь.
«Глупый пубертатный подросток, а ты случайно сам себе не придумал этой не-любви к Шляпнику? Может, я исключительно из духа противоречия не хочу даже думать о том, чтобы любить его?»
От подобных мыслей аж голова разболелась.
С одной стороны – если Кролик не хочет любить его, Кайто, то вполне логично влюбиться в Шляпника – и дело с концом, и все счастливы, и Гуми больше не свирепствует. Прямо как в сказке.
С другой стороны – а как же юношеские идеалы, борьба за Кролика и вообще, ведь нельзя заставлять любить? Но Шляпник и не заставляет, а просто… исчезает. А Кролик, может, и с Алисой свое счастье найдет.
С такими вот невеселыми мыслями Кайто промучился еще часа два, так к конкретному выводу и не придя.
Наверное, ему просто нравилось терзать самого себя. Ведь примерный ответ он знал.
8 декабря.
17.26 Белая Площадь, Зазеркалье.
Он прибыл в Зазеркалье даже раньше, чем предполагал, бережно прижимая к себе спящую Алису. Новая, третья Алиса, по сути, ничем не отличалась от предыдущих – маленькая хрупкая девочка лет двенадцати-тринадцати, и почему-то снова из викторианской Англии. Ну, значит, здесь она будет как минимум счастлива – при желании можно не надевать никаких корсетов, тяжелых платьев, не надо учить уроки с полчищем гувернанток. Вот если б Алиса была из двадцать первого века – было бы сложнее, а так - мир и благодать.
Отдавая свою драгоценную ношу Черной Королеве, он будто бы невзначай спрашивает:
- Где же здешняя Шляпница? Всегда же присутствовала при встрече Алисы.
Королева иронически ухмыляется:
- Алисы здесь не было слишком долго – почти полгода, помнишь же. Так твоя Шляпница малость умом тронулась, чуть не задушила Зай Атса и потому пока что содержится в тюрьме. Придет в себя – выпустим, - Мику сонно зевает, как бы намекая, что вот уж ей абсолютно наплевать на Алису и всех поданных, и только долг перед Королевством заставляет ее стоять на холодной площади и нянчится с еще одной глупой девчонкой.
- Когда прикажете забирать Алису в Страну Чудес? – почтительно осведомляется Шляпник, снова вскакивая на вороного жеребца.
- Заберете ближе к лету. Где-то в районе мая-июля, - задумчиво протягивает Королева. Улыбается: - А ты куда намылился, Шляпник? Оставайся уже, что тебе ночью по этим горам скакать.
- Прошу прощения, Ваше Величество. Приказ от Червонной Королевы не задерживаться.
- Ваша психованная всегда издает какие-то глупые приказы. Оставайся у меня.
- Ваше Величество…
- Тогда это приказ. Ты же всегда слушаешься приказов, не так ли?
Гакупо только склоняет голову. Отказаться он все равно не смеет, хочет он того или нет.
9 декабря.
13.30. Усадьба Шляпника.
- Если хочешь знать, брат приехал еще вчера ночью,- холодно информирует Гуми, отстраненно рассматривая свое отражение в чашке чая.
Кайто склоняет голову, спрашивает:
- Так почему же он не вышел к завтраку?
- Сослался на головную боль. Ты же знаешь, как Алиса на нас влияет, - Гуми подчеркнуто говорит таким тоном, будто б разговаривает с умственно отсталым.
«Мало того, что не может определиться с материальным и призрачным миром, так еще и с Алисой встретился. Если чертов Кот не поторопиться, станет привидением еще до вечера», - Гуми сильнее сжимает фарфоровую чашку. Чертов Кот, так бы и дала ему пинка под зад, чтоб шевелился. Будто трюка с двустишием Горация было мало.
Хочется застонать, удариться головой об стол, принять облик Кота и идти спасать брата. Но, черт возьми, нельзя, итак этот Кайто никак не может дойти.
Чертова Алиса и ее человеческие чувства. Чертов шляпник и чертов Кот (хотя, кажется, она об этом уже говорила).
Кайто молча ей кланяется и выходит из комнаты. Ну наконец-то! Процесс пошел.
Он почти бежит сквозь анфиладу комнат непонятного назначения, по винтовой лестнице на третий этаж – вот он какой на самом деле, путь на Голгофу. С каждым шагом кажется, что сердце сейчас или выпрыгнет из груди (в рот; а потом уж и на пол), или, не выдержав такого темпа работы, разорвется, как у кроликов или там мышей.
В комнате темно, пусто и знакомо пахнет приторным мятным дымом. Ну, наркоман несчастный…
Шляпник выглядел плохо. Очень, очень плохо. Совсем как Валет после королевской любви, только при этом наполовину прозрачный. Ох, Шляпник, Шляпник…
- Кот?.. – Гакупо с трудом открывает затуманенные глаза. Может, перенести все на завтра, когда тому будет малость лучше?
«Завтра он может стать привидением и не услышит тебя», - одергивает себя Кайто, отгоняя идею о дезертирстве.
- Знаешь, выглядишь отвратительно, - выдает Кайто.
Гакупо иронично улыбается, хрипло информирует:
- Теперь знаю, как себя чувствует Валет после встречи с Королевой. Чертовы женщины любят меня…
Кайто мысленно пробормотал двустишие Горация, хотел уже сказать нужные слова, однако снова его захлестнули мысли не на ту тему, чертов переходный возраст же. Любовь? Жалость? Какая жалость? Чертовы размышления, сожаления, только мешают, боже, как же он, Кайто, бесполезен и жалок.
- Ты хотел мне что-то сказать? – умница, Шляпник, смог наконец-то вывести из абстрактных рассуждений.
Кайто, изо всех сил стараясь, чтобы его волнение было незаметно, все-таки смог сказать:
- Значит, так. Я долго над всем этим думал. Переживал, наверное, не меньше. В общем, я ни в коем случае не хочу, чтобы ты думал, что я… - на этих словах Кайто зажмурился, потому что смотреть не Шляпника совсем сил не было. – Что я это из жалости, ни в коем случае, хотя вот тоже об этом думал. Ну, в общем, твои чувства ко мне… то есть, прости, ты мне не… короче, я тебя люблю, чертов Шляпник.
Без «чертова Шляпника» получилось бы, конечно, лучше, но Кайто это выдал из-за волнения. Фу-у-ух, сразу как гора с плеч свалилась,
Кайто смог открыть глаза.
И как-то сразу понял, что история не закончилась и счастливый конец почему-то не настал. Шляпник исчез, только бинты на кровати лежали.
Опоздал – вот единственная мысль, с пугающей ясностью сплывшая в дурной голове. Вот и все.
Опоздал – тебе до конца жизни обеспечено чувство вины и ненависть Сони и Мартовского Зайца. Опоздал – и больше не увидеть тебе знакомой ироничной улыбки и не услышать старой музыкальной шкатулки – никто ведь ее уже не починит. Опоздал – никакой тебе любви. Вот чего ты добился своими размышлениями о допустимости любви из жалости, жалкий, глупый, отвратительный Кот.
- Чертов Шляпник… скажи мне, что это шутка твоего извращенного юмора? Пожалуйста…
Ответа нет, а кровать вся холодная, будто и не лежало на ней никого. И со зрением что-то странное происходит, все перед глазами расплывается.
15.36
В общем-то, Кайто не чувствовал ничего того, что полагается испытывать в подобных случаях. Ни горя, ни ужаса, ни обиды, ни недоумения – совсем ни-че-го. Только внутри пусто было. Совсем. Как будто вообще ничего не осталось. Можно подумать, что внутри был только Шляпник – иначе как объяснить, что с его исчезновением все пропало?
Пустота.
Неизвестно, сколько Кайто просидел в пустой полутемной гостиной, прбевая в абсолютной прострации – может быть, пять минут, а может, и целую вечность. Внезапно он понял, что за окном уже сгущаются сумерки, а сытые снегири ложатся спать.
Двери в доме Шляпника не скрипят, и это, наверное, плохо. Гуми подкрадывается сзади, обнимает за плечи, говорит что-то радостное. И очень эта перемена в отношении Кайто не нравится.
- Какой-то ты грустный, - надувает губки Заяц. – Скучно. Что у тебя произошло?
Как-то отстраненно и буднично Кайто признается:
- Только что я убил твоего брата, - честное слово, как будто в разбитой чашке признался. Отвратительно.
Ну все, сейчас пойдет истерика, тонны ненависти и обвинений. Надо сказать, Гуми будет абсолютно права, так ему, бездушному идиоту, и надо.
- Ты что-то путаешь, - удивленно говорит девушка. – У меня никогда не было брата. Ты никого не убил. Ты нормально себя чувствуешь? Что тебе за мысли в голову приходят?
Сказать, что Кайто удивился… нет, он удивился самую малость. Сейчас его вообще трудно было вывести из состояния обреченной апатии.
- Ты издеваешься? А не из-за брата ли ты меня так ненавидела последнюю неделю? – недоумение сменилось паникой. Так ему, наверное, и надо. Он, Чеширский Кот, виноват в смерти Шляпника… и только он, вот. И вообще, как могла Гуми, которая так любила своего брата, забыть Шляпника? Неужто и Соня тоже забудет? Неужели и он забудет Шляпника так же быстро? О боги, за что?..
«За глупость, вот за что», - отвечает он сам себе. Правильно, кстати, отвечает.
Тем временем Гуми трещит как ни в чем не бывало:
- Шутишь. Может, мне врача позвать? У нас хороший врач, ну ты же знаешь… Кайто, ты же мой лучший друг, я не могу тебя ненавидеть. Наверное, это из-за того, что Валет принес Алису в Зазеркалье, вот тебе и мерещится всякое.
Спорить с ней невозможно – заболтает до смерти, так что Кайто выбирает наиболее, как ему кажется, предпочтительный вариант. Стараясь не поддаться панике, спокойно говорит:
- Знаешь, ты права. Действительно, померещилось. Наверное, мне надо просто остаться одному, как думаешь? А врача не надо.
- Ну, как хочешь, я же только предложила. И обязательно ляг спать пораньше, слышал меня? – Гуми морщится, словно съела что-то кислое – волнуется за него, как же. Уходит, легко постукивая изящными каблучками.
Кайто смотрит ей вслед, абсолютно машинально берет со стола старую музыкальную шкатулку. Она же не работает, так ведь?
Странно – он часто ее видит, но почему-то не запоминает подробностей. И что на ней какие-то святые изображены, что она серебром отделана. Красивая очень – как он мог раньше ее не заметить?
Она точно не работает? Вероятно – ей же пятнадцать лет, а Шляпник ее не чинил. Однако не попробуешь – не узнаешь, а сильнее она вряд ли сломается.
Работает. Снова играет свою короткую песенку. Странно слышать такой красивый, чистый звук у настолько старой шкатулки.
Тяжело думать о так внезапно накатившем одиночестве – ведь никто, кроме Шляпника, не любит бездомных котов. Гораздо проще и приятней думать о… шкатулке, скажем. О святых, на ней нарисованных. О красивой песенке.
Шкатулка играет долго, очень долго, целую вечность, наверное, играет – Кайто все не замечает, как снова и снова поворачивает изящный ключик.
Он даже не почувствовал, как заснул под эту бесконечную песню.
18.47
Проснулся он от собственного немого крика – впервые за последние пять лет ему приснился кошмар. Настоящий, вдумчивый кошмар.
Там, во сне, почему-то было поле фиолетовых ирисов, - единственное, что он четко запомнил.
Проснулся с непередаваемым ужасом – а вдруг он забыл Шляпника?
Без всяких эмоций Кайто отметил, что сквозь собственные руки видит и камин, и книги на камине, и шкатулку на столе. Почему-то становление привидением уже не казалось таким страшным.
«Шляпник сильнее меня, - размышлял Кайто, спускаясь в библиотеку. Ему почему-то казалось, что он идет в правильном направлении. – Он со своим отчаянием продержался почти полмесяца, а я сдался всего за полдня»
Он об этом уже не жалел. В голове созрел глупый план – если привидения слышат только привидений, то он снова все скажет Шляпнику, потом будет обязательный счастливый конец (в этом он по каким-то своим причинам не сомневался), а потом обязательно найдется способ вернуться в материальный мир. А если не найдется, все равно будет счастливый конец – эдакий романтический налет, вечная любовь и любовь после смерти. Конечно, их историю не будут воспевать в легендах, но это Кайто уже не интересовало.
Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что вероятность усешности его плана составляла менее трех процентов – все-таки он понятия не имел, стал ли Шляпник привидением и тихонько смылся или исчез вообще и навсегда. Кайто предпочитал не думать об этом и надеяться на лучшее – все равно больше ничего ему не оставалось делать.
В библиотеке было теперь совсем темно, и Кайто обнаружил еще одну замечательную способность призраков – видеть в темноте. Не так уж и страшно – перейти в мир духов, на самом-то деле. Своим замечательным зрением Кайто увидел на столе тот самый сборник Горация. Какая ирония.
Из окна, кстати, замечательно видна терраса – та самая, на которой они с Алисой всегда пили чай. Гакупо, на самом деле, терпеть не мог ни чаю, ни сладостей, но он должен был исполнять предназначенную роль. Потом, вечерами, когда Алиса играла в крикет с Королевой, Шляпник все жаловался на отвратительный сладкий привкус во рту и пил горький до невозможности кофе, чтобы перебить «вкус этой гадости».
Не чувствуя декабрьского холода, Кайто шел куда глаза глядят – ему уже было все равно, а вот Гакупо может быть где угодно.
Где обычно надо искать призраков? На кладбищах, в заброшенных домах и темных, кишащих волками лесах.
Что ж, давайте искать.
19.25 Темный Лес
Когда сквозь белую муть он видит до боли знакомую фиолетовую прядь, его переполняет ликование, сравнимое разве что с радостью слона при виде небольшой булочки. Так значит, не исчез!.. Значит, еще осталось немного надежды.
Впрочем, как оказывается впоследствии, зимний лес сыграл с ним злую шутку – и вовсе это не Шляпник, а всего лишь та самая фиолетовая прядь на кусте боярышника, которой тот лишился, когда его, отвратительного Кота, по заснеженному лесу искал.
- Издеваешься, да? – спрашивает Кайто непонятно у кого – то ли у боярышника, то ли у пряди, то ли у заснеженного леса.
Дальше идет в лес, проходя сквозь сугробы в человеческий рост и старые, заснеженные деревья с узловатыми ветками. Красиво.
Здесь, судя по обрывкам воспоминаний, Шляпник и нашел его. Тут все еще видны следы Брандашмыга, даром что снег несколько раз шел. Вот ведь тяжелая псина.
Куда идти дальше? Где еще может быть Шляпник? Вдруг точно так же бродит по лесу без определенной цели, просто куда глаза глядят? Ищи-свищи теперь его… если он не исчез, конечно. Хотя эти мысли Кайто упорно отгоняет.
На самом деле, лучше бы Кайто здесь и умер. Всем обитателям Страны Чудес легче.
С такими мыслями он и отправился дальше на поиски.
Все равно больше ничего ему не оставалось.
23.56
Внезапное открытие – сквозь холмы привидения проходить не могут. Вообще, к полуночи Кайто сформировал своеобразный закон – призраки могут проходить только сквозь сравнительно тонкие предметы. Через стену толщиной два метра – легко. А вот сквозь пологий холм – никак нельзя.
В состоянии светлой грусти, поглощенный суицидальными мыслями, Кайто, кажется, обошел всю Страну Чудес и теперь медленно приближался к Зазеркалью. Если так дальше пойдет, придется плыть на иной материк, а о том, что там находится, Кайто имел весьма смутное представление. Вероятно, Изумрудный Город, а может, и нет. Все-таки Кайто не слишком усердно учился в школе и попал всего на пять уроков географии, да и то нечаянно.
Все чаще и чаще он приходил к выводу, что Шляпник исчез навсегда. Это как-то не внушало ни оптимизма, ни желания продолжать поиски.
Он, однако, искал с отчаянием приговоренного к смерти преступника, из последних сил скребущего напильником по решетке. Хуже уже не будет, а вот надежда осталась.
Нашел только в полночь, причем абсолютно нечаянно – просто увидел промелькнувшее между деревьями белое пятно. Белое на фоне белого снега – не слишком заметно, однако не стоит недооценивать кошачье зрение.
Оказалось, что пятно это было ничем иным, как упавшим с дерева снегом, что окончательно повергло Кайто в уныние. Минут пять он стоял под этим деревом и думал, что делать и куда идти дальше – все-таки эту часть леса он зал плоховато, заблудиться легко, а если он внезапно станет из призрака обратно Чеширским Котом, то это может обернуться большими проблемами. Второй раз умирать от обморожения ему как-то не слишком хотелось.
Впрочем, оглядевшись, он понял, что снова ошибся в, так сказать, навигации. Буквально в десяти шагах от себя он увидел знакомую речушку, покрытую тонким ледком. В глубину она еле-еле достигала полметра, однако почему-то зимой замерзала позже всех остальных рек и озер. Иногда она покрывалась льдом, но, опять же, ненадолго – через полдня снова как ни в чем ни бывало катила свои холодные воды и, вероятно, радовалась жизни.
Что-то в этом чувствовалось по-детски радостное – в том, чтобы ходить зимой по этой речке. На поверку она была действительно холодной. Даром что призрак, Кайто все равно чувствовал этот холод. Отдаленно так, призрачно, но – чувствовал.
И тут случилось чудо. О, да, он, наконец-то, нашел блудного Шляпника.
В такие моменты положено говорить что-то лаконичное, романтическое и высокопарное.
- Шляпник, твою мать. Я чуть инфаркт не получил, когда ты исчез, - сказал Кот, не придумав ничего, подходящего к случаю.
Гакупо отвлекся от созерцания спящих горлиц, посмотрел удивленно – будто бы не поверил, и его в этом, в общем-то, нельзя было винить, потому что не каждый день ради кого-то в мир духов переходят.
А Кайто почувствовал, что еще немного – и он или разревется, как девчонка, от облегчения, или будет у него сейчас истерика, и придется его долго-долго успокаивать.
- И вообще, мне уже надоели все эти таинственные превращения в привидений, твои чертовы глаза самоубийцы и блуждания по этому чертову лесу! У тебя есть хоть капля совести, чертов Шляпник?! Сначала изображает трупа, потом становится привидением, и при этом во всем виноват я! Как же надоело!
Ну вот, пожалуйста, все-таки сорвался на истерику, хотя очень старался этого избежать. С другой стороны, пять часов скитания по мрачному лесу, вынужденное превращение в призрака и вообще перевернувшаяся с ног на голову жизнь серьезно пошатнули его душевное спокойствие. И еще этот чертов Шляпник, идиот, сволочь, дурак, болван, никак не желающий ничего понимать!.. Да когда же наступит чертов счастливый конец?! И наступит ли вообще?!
Аж голова болит от собственного крика.
- Я тебя, сволочь, абсолютно искренне люблю, а ты…
- Ну все, спокойно, спокойно.
Кайто поднял голову – глаза почему-то щипало, хотя сухие они были абсолютно, - и увидел сплошные фиолетовые волосы. Ну, еще лицо Шляпника – почему-то не прозрачное совсем, а такое… материальное. Настоящее такое.
Вроде бы надо паниковать, потому что получается обратная ситуация, и опять кто-то призрак, а кто-то человек, и все, по идее, плохо. Только вот, поверьте, Кайто на все это абсолютно наплевать, когда Гакупо собственнически прижимает его к себе.
Возможно, стоило бы удивиться, с чего все такое ощутимое-материальное, но, право, не хотелось. Шляпник нес его куда-то, и шептал что-то утешительно-спокойное.
- Куда ты меня несешь? – в конце концов спросил Кайто. Ему, в общем-то, было неинтересно, но надо же что-то сказать.
Шляпник улыбнулся – о боже, наконец-то настоящей, прежней своей улыбкой:
- Домой. Куда же еще?
И вот именно сейчас можно было сказать о Кайто такое замечательное человеческое слово… ну как же его…
А, вот.
Счастлив он, вот что.